Драматург, который не умеет писать ничего окромя пьес, оказывается даже в этом не слишком успешен перед лицом цензора, которого только что назначили «лицензировать» культуру. Будучи далеким от искусства, но близким к правительству, дотошный чиновник донимает писателя — комедиографа своими бесконечными (несущественными) придирками.
Комедия, придуманная драматургом в муках, с каждой новой правкой цензора становится всё лучше и смешнее, «проще, легче, выше, веселее» (по принципу: «Нас бьют — мы летаем»). Так художники в наше время (и в 1940, этот год автор «Академии смеха» Коки Митани фиксирует на стене) борются с неповоротливой и глухой властью. Ведь других инструментов у людей творческих профессий в арсенале нет: только настоящее искусство, только хардкор.
Так «Ромео и Джульетта. Комедия» в руках блюстителя закона становится пьесой — возмездием «Гамлет и Джульетта. Комедия», «Ради Родины» выливается в «ради смоРодины», французские поцелуи, а также чмоки в щечку и даже в лоб из пьесы исключаются с пометкой «сцены, подрывающие мораль», зато добавлен полицейский, он же страж порядка, Василий Петрович, а под конец от комедии и вовсе требуется стать несмешной, потому что…
…угрюмый цензор никогда не смеется и другим не советует. И вообще чиновник глубоко убежден, что: «надо взять, да и закрыть все театры и запретить все спектакли. Сейчас в стране не до развлекаловки».
Упорство, с которым автор каждый раз переписывает пьесу, только раззадоривает цензора на еще более изуверские замечания. В итоге все его усилия по противостоянию искусству приводят к абсолютно противоположному эффекту: комедия становится просто уморительно смешной, и никогда ранее не смеявшийся чиновник тает с каждой прочитанной строчкой словно мороженое во рту, хохоча в голос аж целых 83 раза.
Вот только судьба автора грустная… Приходится «писать не то, что хочешь, ставить не то, что хочешь» и умирать в конечном счете не естественной смертью, а ради Родины.
Любопытный факт — борьба между автором и цензором, между свободой и запретами в конечно счете приводит к личностному развитию обоих: замечания цензора дают объем и широту пьесе, знакомство с театром и литературой расширяет самосознание чиновника.
В этом, наверное, и есть парадокс жизни. То, что изначально воспринимается как абсолютное зло, им по итогу не является.
«Академия смеха» — прекрасная работа братьев Пшеничных. Федор дебютировал в театре Ленсовета в качестве режиссера, а Егор создал прекрасное оформление, не отвлекающее от основного действия. А на Малой сцене кипят нешуточные страсти. Разгорается пожар актерского мастерства благодаря потрясающей игре Ильи Деля (которому эта роль, более чем, подходит) и Сергея Перегудова, впервые настолько раскрывшегося (для меня, по крайней мере) как драматический актер — какие феноменальные невербальные переходы от тотально закрытого и замкнутого в себе надзирателя до трогательного и чистого сердцем человека.
В общем, рекомендация в моем случае однозначна — идти и смотреть.