«Утиная охота» — это вторая большая премьера Романа Кочержевского в Театре им. Ленсовета как самостоятельного режиссёра. И сравнение с первой, «Мертвыми душами», начинается ещё до того, как входишь в зал — с выполненной в узнаваемом стиле программки. У «Мёртвых душ» она предлагала зрителю дорисовать по цифрам голову некоего мужчины. Теперешняя подкидывает новую загадку: на ней изображён силуэт, образованный прорезями в полотне. Можно предположить, что для Кочержевского постановка — это процесс разгадывания главного персонажа. Но если Чичикова он по пути собирал из разных образов, то его Зилов с самого начала перед нами, и он настолько монолитен, что вызывает желание поковырять себя, проверить, настоящий ли он, и что у него внутри?
Режиссёр позволяет себе минимальные вмешательства в текст, но так расставляет акценты, что никуда не деться от актуальной терминологии, которую непривычно применять к старым добрым героям великой русской: то, что делает Зилов с женой и окружающими — это самый настоящий абьюз! Причём такой, что спектаклю прямая дорога в наглядные пособия к учебникам психологии: тут и эгоцентризм, и навязывание окружающим чувства вины, и обесценивание, и ревность, и желание контролировать, и двойные стандарты, и вечные качели от идеализации к обвинению во всех грехах, и угрожающее поведение, и невыполнение обязательств, и манипуляции, и даже репетиция самоубийства!… И — главное — жизнь в бесконечном цикле от любви к ненависти, от надежды к разочарованию.
Зилов Виталия Куликова — эталонный нарцисс, не способный на искреннее чувство, равнодушный лжец, для которого аборт жены — в первую очередь примета неуважения к нему (почему не посоветовалась?), а смерть отца — не более, чем возможность для манипуляции. Вожделенная охота здесь превращается из мечты и надежды на возрождение в ещё одну игрушку, которую жаль отпустить (как и наскучившую Галину). А трогательная сцена переигрывания первого поцелуя больше всего походит на попытку приставить бабочке крылышко, которое ты ей только что оборвал.
К душе-бабочке, запертой в банке, стремился ленсоветовский Чичиков. Здесь банки тоже есть — у кого-то в них горят свечки, а у Зилова в них — пустота, которую он пытается заполнить водой. Виталий Куликов в этой роли даёт настоящей магии. Оборотистный, развязный и харизматичный, он не делает ничего особенного и кажется совершенно безобидным, но к середине вызывает стойкое желание задушить себя вот-этими-руками.
Маятник неумолим, уровень жестокости нарастает: в сцене в кафе, когда Зилов прощается с женой, чтобы поехать на похороны отца, и торопится выпроводить её — до прихода любовницы — над ним на заднике нависает тёмная тень. В сцене ссоры с женой, которая пытается от него уехать, теней уже две — с двух сторон. Здесь Зилов начинает швыряться мебелью и становится действительно пугающим, а потом выдаёт прочувствованную речь для Галины, но, не моргнув глазом, переадресовывает её Ирине… Тень побеждает — в очередной раз. Окна квартиры, которая должна была стать уютным семейным гнездом, затягиваются слепыми бельмами. И без того разреженное пространство сцены раскрывается в холодную бесконечность, разбавленную дождём.
Счастье невозможно, но оно и не нужно, потому что не ценно. Одиночество непреодолимо — но иначе и быть не может, потому что весь весь мир крутится вокруг одного человека, и даже дождь идет исключительно назло ему. Зилов здесь в главной роли, а остальные — лишь статисты. После разыгранной (видимо, в очередной раз) попытки самоубийства они снимают вычурные костюмы и возвращаются на сцену уже в обычной одежде, деловито наводят порядок и подсказывают Зилову последние реплики, а на заднем плане звучат авторские описания персонажей из пьесы. Круг замкнулся, идём на новый виток, куда тебя девать, Витя, придётся тебя терпеть!
Смотрела и писала Алёна Мороз.
Фото: Виктор Васильев, Юлия Кудряшова.