Версию «Жизели» от хореографа и танцовщицы Дады Масило из ЦАР показали в Петебурге, в БДТ, в рамках фестиваля «Дягилев P.S». И если попытаться охарактеризовать ее одним словом, оно будет такое: страсть.

Масило органично соединила балетную классику, контемпорари и фольклор и создала ироничную и живую историю, которая начинается чередой забавных жанровых сценок и постепенно наливается багровым, вырастая в истинную трагедию. На медитативную музыку Филипа Миллера, в которой звучат то фрагменты из Адана, то африканские мелодии, то госпел, то бой ритуальных барабанов, накладываются мелкие, быстрые, чеканные движения танцовщиков: эмоции бушуют, пламя рвется наружу.

Герои не порхают на пуантах и не тянутся к небу, они стучат голыми пятками, всем телом ощущая и воплощая притяжение земли. Они изъясняются не гармоническими мелодиками Адана, а вполне по-человечески стонут от боли, визжат от ярости, хлопают в ладоши и перекрикиваются. Они подчеркнуто, вызывающе телесны: в какой-то момент Жизель танцует, обнаженная по пояс; лицо Альберта, который пытается спастись, блестит от пота, рубашка прилипает к телу. Все здесь настоящее — и пот, и слезы, и кровь, впитавшаяся в красные платья вилис. Соединяя образы родовых тотемов и духов предков с фигурами адановских невест, умерших до свадьбы, они предстают настолько же мощными и страшными, насколько нежны и печальны их прототипы. Главная вилиса — Мирта — и вовсе нечто потрясающее: ее танцует мужчина с длинной, как у рептилии, фигурой, связкой длинных кос на макушке бритой головы и потрясающей пластикой. Он — шаман в экстазе, смертоносная гремучая змея, гепард перед броском — не человек, а существо: бесполое, грозное. Партии нескольких вилис тоже исполняют мужчины — и это придает истории универсальный смысл переживания предательства.

Сама Масило — миниатюрная, с бритой головой, мальчишеской фигуркой и вулканической энергетикой — вовсе не романтическая героиня. Ее Жизель — не робкая козочка, питающая жертвенную любовь к неверному аристократу. Она — дикий зверек, то пугливый, то послушный и ласковый, которого предательство превращает в самого настоящего хищника. Ее Жизель не прощает — она мстит!

Изменника кружат в ритуальном танце под барабанный бой, он молит о пощаде — но боль и ярость преданной женщины неумолимы. Смерть лесничего в этой истории обретает новое измерение — это уже не произвол мистических созданий, а месть всему миру за разрушенную жизнь. И она приносит гармонию. В финальной сцене Дада выпускает из ладоней белое облако над трупом неверного возлюбленного (свою упокоенную душу?), и уходит со сцены, бесстрастно перешагивая через него.

Это неожиданное и неожиданно логичное прочтение классики — одновременно метафоричное и жизненное. И настолько энергетически емкое, что накаляет воздух, смывая возможный диссонанс от собственного присутствия на сцене Большого драматического театра. Оставаясь абсолютно понятным для разума, оно обращается напрямую к инстинктам. И поэтому воспринимается как что-то совершенное близкое, свое — несмотря на тотальную непохожесть танцовщиков на зрителей. И поэтому им, вышедшим на поклон, наэлектризованный зал аплодирует с криками, как на рок-концерте.

Смотрела и писала: Алёна Мороз.