В Камерном театре Малыщицкого премьера по неоконченному роману Франца Кафки. Материал не из простых, но Шерешевский обходится с ним бережно, следуя и букве, и духу.

Больше всего мир Замка напоминает чистилище (на это указывает и своеобразный подзаголовок спектакля: «Посмертные скитания одной души»). Землемера К. доставляют сюда — он просыпается почти обнаженный, коробки нет, но есть упаковочная стружка. Чуть позже он вспомнит физзарядку и завтрак в садике и найдет в своем шкафчике маечку и коричневые колготки, такие, что собираются складками на коленках. Так здесь принято одеваться.

Вокруг — какая-то Кин-дза-дза, сдобренная намеками и отсылками к советской и постсоветской действительности: тут и сервант, и «В гостях у сказки», и Юрий Антонов, и таксофон, и новогоднее поздравление Ельцина угадайте какого года, и дискотека в ДК, а упаковочная стружка подозрительно напоминает яичную лапшу, которой стало много в девяностые… Персонажи в лагерных ватниках поначалу выглядят жертвами Замка и генерируемого им абсурда, но постепенно становятся самыми активными его проводниками. «Ад — это другие», как сказал еще один экзистенциалист, Сартр.

Повествование развертывается в логике сна: причинно-следственные связи улавливаются с трудом, очертания персонажей зыбки и текучи. Так иногда во вне разговариваешь с одним человеком — а он оказывается совершенно другим. Или вообще не человеком, а птицей, например.

Шерешевский смешивает знаменитый «кафкианский ужас» с не менее знаменитой «древнерусской тоской» — и получает нечто щемящее, проникнутое бесконечной бессильной грустью. Поначалу действие утомительно, но постепенно, посылая нити аллюзий, оно затягивает внутрь себя, заставляя не разумом, а как бы подсознанием считывать происходящее и переживать его.

И понимаешь: вот они — люди родом из советского детства, которые не нашли себя в постперестроечном мороке и застряли в лимбе между прошлым и будущим. Здесь все не для людей, все устроено несправедливо. То, что создано служить, порабощает, то, что придумано, чтобы помогать, мешает и делает жизнь невыносимой. И чем больше усилий затрачивается на приспособление, тем труднее оставить все и уехать. Да и как уехать, если «милее нет земли», и тебя «здесь графским именем когда-то нарекли»? В попытках К. встроится в чуждый ему мир не раз и не два увидишь себя, и горечь подступит… Но Шерешевский к зрителям добр, в конце он подарит им надежду.

Смотрела и писала: Алена Мороз.