Боитесь нечистой силы? Не того вы боитесь! И чтобы это осознать — приходите на «Смерть Тарелкина».

Первым делом здесь для вас разыграют фарс с переодеванием. Но не ждите ничего привычного! Кроме того, что переодевание будет в покойника (Кандид Тарелкин, замученный кредиторами, решит украсть личность умершего соседа, превратиться в Силу Силыча Копылова, чтобы обрести желанную свободу), произойдет все это в инфернальном цирке с дымящимся подполом. Размалеванная нечисть будет петь, плясать, показывать фокусы, а еще врать, воровать, строить козни… Хорошо, что антрепренер позаботился о святой воде и чесноке.

А потом произойдет еще одно превращение: цирковые уродцы обернутся вполне обыкновенными гражданами. Нормальными. Каких много. С принципами. Только принципы эти не больше общего имеют с человеческим, чем кривляния мертвяков.

Второй акт после первого как холодной водой окатывает. Во-первых, то над чем принято смеяться (что по инерции и делает зал) — взятки, бюрократия, круговая порука и всяческие злоупотребления — предстает во плоти и оказывается по-настоящему страшным. Во-вторых, начинаешь сочувствовать персонажу, который вроде бы этого не заслуживает. Замученного Тарелкина (Сенченко) жаль просто до слез. Насколько мерзкое ощущение вызывает вся эта шайка в первом действии, настолько горько становится во втором. За грубоватыми шутками и пошлыми намеками угадывается нечто гораздо более тонкое, какая-то извечная правда, которую все мы знаем и понимаем без слов.

Персонажи выстроены филигранно. Солдафон Расплюев (Вергелис), учуявший власть, предвкушающий безнаказанность и осененный великой идеей — разоблачить всех оборотней, — готов призвать к ответу хоть всю Россию. Краснолицый Ох (Борисов) с бакенбардами «под царя» — одно слово, служака, — вроде сам ничего плохого не делает (ну, взятки берет, а кто не берет?), но всячески способствует торжеству жестокости и абсурда. Строгая Кристина Крестьяновна (Степанова) не поступается своим врачебным долгом, не пачкает руки, поэтому мзду принимает, обернув руку передником.

Но самый потрясающий — Варравин-Анисимов. В первом действии ему как будто не хватает демонического (хотя его партия, пожалуй, сложнее других). Но во втором он своей игрой просто размазывает зрителя по стенке. Этот его чистый лоб с аккуратными завитками, холеные чуткие пальцы, подергивающиеся уголки губ, кошачья походка, вкрадчивый голос — и жуткие, совершенно безумные глаза…

Происходящее буднично, и от этого еще более страшно, так страшно, что волосы шевелятся на голове. Нечего беспокоиться, все будет по закону. Но по телефону присутствия не ответят, потому что трубка снята и лежит рядом с аппаратом. А чего вы хотели? Там лица незаинтересованные…

Дымные щупальца ползут сквозь решетку тюремной камеры. Ад — не где-то, он здесь. А от настоящих упырей чеснок и святая водичка не помогают. Потому что они не пляшут сатанинские танцы в жутких костюмах и размазанном гриме. Они сидят за конторскими столами и носят белые сорочки и сюртуки. Или мундиры.

Заканчивается история совсем не так, как у Сухово-Кобылина. Потому что там была литература, а здесь — жизнь. Режиссер Семен Серзин не намечает путей выхода и не оставляет надежды, просто констатирует. Поэтому когда гаснет свет, остаешься в смятении — с комком в горле, закушенной губой и стучащим в висках вопросом: «И как теперь жить?». Наверное, в самой этой реакции скрываются и надежда, и подсказка.

Смотрела и писала: Алена Мороз.