13 октября «Двойник» на сцене Александринского театра был сыгран в 126-й, последний раз. Судьбу постановки не назовешь простой. По разным печальным причинам в свое время были заменены оба главных актера, спектакль на некоторое время выводился из репертуара — до перезапуска в 2007 году с нынешним составом.

Не раз доводилось слышать мнение, что на роли, сделанные под Гвоздицкого и Девотченко, невозможно найти равноценную замену. К сожалению, оригинальной версии я не видела, но Коваленко и Лысенков играли настолько упоенно, страстно и искрометно, что лучшего почти невозможно себе представить. Голядкин старший — маленький человек с истеричным маленьким самомнением, которого все норовят обидеть, жалкий, испуганный, мечущийся. Голядкин-младший — невероятно ловкий и грациозный, похожий на искусную карикатуру, с все менее человеческим обликом к концу.

«Двойник» Фокина — это изучение понятия нормы в психическом и социальном: с одной стороны, происходит сползание человека в безумство, в другой — победа зла над добром, увертливого, лживого подхалимства над правильностью и честностью. Голядкин-младший выгоняет старшего и с его рабочего места, и из его собственного тела — потому, что он сам куда более жизнеспособен и нужен окружающим.

Мир вокруг дробится гранями потемневших, подвижных, неверных зеркал. Они издеваются, показывая двойников каждого из персонажей. Они пугают — однажды в отражении можно увидеть совсем не того, кого ожидаешь. Свет то и дело выхватывает разные участки декораций, и красивые блики пляшут по сцене и залу. Вообще спектакль напоминает огромный сверкающий механизм — каждый жест на месте, каждая деталь отлажена, мизансцены сменяются быстро и бесшумно, заставляя сомневаться: а было ли на самом деле то, что только что произошло? Танцевальные номера, хор и почти незаметная, но создающая атмосферу музыка рождают впечатление сна, а потом и бреда.

Действие, которое в начале почти нормальное, с каждым шагом закручивается все более фантасмагорически. В первой сцене господин Голядкин поднимается с одного из кресел в партере, откуда и начинает свой монолог о том, что он совершенно обычный человек — вон и в театр ходит иногда. Но постепенно на узнаваемый, казалось бы, город, наползает тьма, заставляя его ворочаться своим огромным телом. Общество сливается в многоглавую, многоголосую гидру, а потом рассыпается — и героя окружают то ли диковинные животные, то ли мертвяки. Впрочем, ему уже все равно. Ему уже не доведется проснуться.

В отличие от аудитории, которая после того, как опускается занавес и зажигается свет, словно стряхивает сонное наваждение. Но, как иногда осознаешь во сне с обрывающимся сердцем, — это все еще не реальность: со второго яруса начальные слова монолога Голядкина произносит, кажется, один из зрителей.

Вывод прост, как зеркало: среди нас немало Голядкиных-старших. Но и младших, наверное, ничуть не меньше.

Смотрела и писала: Алена Мороз