Прежде чем я поведаю вам о происходящем в спектакле «Конец игры», хочется сказать всем тем, кто уходит, не дождавшись его окончания (хотя я не всегда приветствую категоричность в том, что касается искусства, как говорится: «на вкус и цвет все фломастеры разные», но): Теодорос Терзопулос — это режиссер с мировым именем, гений, коих мало, это театральный удар по устоям и привычкам, которого не все и не сразу могут понять (а, может, и не  поймут никогда без особой подготовки), но его постановки надо смотреть просто потому, что НАДО.  Не зря его нарекли лучшим театральным режиссером в Европе. Работы Терзопулоса за гранью: они потрясают, убивают и возрождают одновременно. Да, он депрессивен в своих художественных решениях, но как же прекрасна эта депрессия с нотками черного юмора. Это настоящий театральный шпиль (в тот же ряд ставлю Бутусова и Мундруцо). А до шпиля всё-таки не каждый может дотянуться, но надо хотя бы знать, как он выглядит. Поэтому просто (на время спектакля) отложите свое дурновкусие в сторону и смотрите широко открытыми глазами на настоящее искусство.

Постановка «Конец игры» , умело сотканная Терзопулосом по одноименному произведению Беккета, черна «от и до». Здесь совершенно непонятно — как, что и зачем, где начало и чем кончится?! Все согласно законам жанра… Театр абсурда в самом его исполинском выражении. Оформление спектакля тоже за гранью человеческого сознания —  грек Терзопулос все сделал в лучших «античных традициях», рассаживая  в ряд по двое (рядов три) за центральными действующими лицами хор клонов. Из акта в акта клоны скандируют: «Что? Слово! Что за слово? Что это за слово?! Безумие…Play, play, play». Иногда ловишь себя на  ощущении, что публика не просто следит за происходящим, а полностью  вовлечена в компьютерную игру, герои которой отказываются подчиняться механическим движениям руки, ищущей рычаги на приставке. Клонами негласно руководит главный герой — слепой Хамм (Сергей Паршин), прикованный к собственному дому, как к инвалидному креслу, на котором он восседает словно царь. Его «Мы продолжаем» венчает каждую сцену и является сигналом для клонов, в унисон разыгрывающих раз за разом одну и ту же партию. Хамму прислуживает Клов (Игорь Волков), переправляющий грузное тело хозяина от окна к окну. Слуга сам еле волочит ноги, каждый раз совершая над собой неимоверные усилия, чтобы протиснуться сквозь холщовые мешки с мусором, натыканные повсюду.  По бокам — головы отца и матери слепого безумца (вспоминается сразу же голова профессора Доуэля). Почему Терзопулос дал им только головы, остается гадать, но выглядит это сногсшибательно (в оригинале родители сидят в мусорных баках, к которым потом Хамм потребует у Клова прикрутить крышки урн). Нелл (Семен Сытник) — старая женщина, похожая на глупую рыбу, которой больше ничего не остается кроме как ловить воздух губами и ждать подачки от мужа. Нагг (Николай Мартон) — любящий супруг и жалкое подобие отца, в свете луны превращающийся в волка, ведет редкие беседы с сыном, прося его то кашку, то карамельку. Разговоры среди безумия и безумие среди разговоров. Что за этим всем?! Смерть, безысходность, утопия…

Возможно, текст Беккета, произносимый артистами, сложен для восприятия и не слишком внятен, но задумка и воплощение выше всяких похвал. Потрясающая игра талантливых актеров и безупречная сценография с очень точными звуковыми вставками.

I recommend