Стивен — преуспевающий кардиохирург, у него есть большой шикарный дом, изящная супруга и двое красивых детей. А еще у него есть странный приятель — невзрачный подросток по имени Мартин. Стивен дарит ему дорогие часы, обедает и прогуливается с ним время от времени. Лжет коллеге, что это приятель его дочери, а потом зовет познакомиться со своей семьей.

В первой части фильма священный олень — это скорее зритель: озирается нервно большими глазами, ушами прядает, чувствует опасность, но не понимает, откуда именно она исходит. От странного мальчика? От лощеного хирурга? От его безэмоциональной жены? Длинные планы, эффект подглядывания, размеренные диалоги на странные темы, явное несоответствие безобидных реплик и жуткого, скрежещущего саундтрека создают тяжелый саспенс.

Постепенно становится понятно, кто этот мальчик, и чем он может быть опасен. Но все стандартные гипотезы разной степени жестокости разбиваются в пыль о несколько его фраз, выпаленных скороговоркой. В этот момент триллер о жизни среднего класса с налетом антибуржуазной черной комедии превращается в самую настоящую античную трагедию, в современное переложение мифа. Но здесь не миф адаптирован под современность, а современность — под миф. Глухая, рокочущая архаика поднимается огромной волной и захлестывает стерильный мир героев и зрительный зал вместе с ним.

В этой реальности не действует общечеловеческая логика. Здесь нет морали, согласно которой за грехом следуют искупление и прощение. Здесь равнодушный Рок вершит судьбы, и от его чудовищной силы не укрыться. Посланника Рока можно пытать, его можно умолять, можно пытаться уползти с алтаря, обдирая колени скованных ног, или обещать исправиться — предначертанного это не изменит.

Интересно, что герои — врачи. Они держат в руках человеческие жизни, но оказываются беспомощны перед лицом Судьбы. К слову, неприятная физиологичность некоторых сцен поначалу кажется сарказмом над циничным миром богатых медиков. Здесь нет любви, души, и до поры нет никаких живых эмоций. Люди — это не более чем высокоорганизованные животные. Или маски? Ведь в трагедии нет места психологизму.

Лантимос деконструирует и препарирует реальность и миф, добирается до архетипической основы всего. Тщательно раскладывает на операционном столе аллюзии на Еврипида, Авраама с Иаковом, идею ритуальных жертвоприношений, эстетику христианских чудес (кровавые слезы похожи на отсылку к мироточащим иконам), современные истории о тоталитарных сектах… При всем ощущении пустоты пространства в фильме ткань повествования — очень плотная, здесь ничто не зря. Однако непонятно, есть ли во всей этой конструкции глубокий смысл, или это загадка ради загадки? Тем более что финал не оставляет никаких интриг и тем для размышления, кроме упражнений в распутывании аллюзий.

По логике античного первоисточника, здесь должен наступить катарсис — очищение через страдание. Именно к нему нас ведет режиссер, старательно нагнетая атмосферу и заставляя волосы шевелиться на голове. Впрочем, я после выхода из зала чувствовала себя скорее как тот самый олень, чудом спасенный от заклания. И, может быть, задумка как раз в этом — дать зрителям почувствовать, что именно они избежали удара Рока. Пока.

Смотрела и писала Алена Мороз.